Маленький принц войны

Маленький принц войны… Как я понимаю того мальчика, что отдал Арману патрон калибра 5,45. Арман — мой друг. Сколько же патронов и даже гранат мы собрали для наших бойцов в ходе войны, когда сами еще были детьми. Бог знает откуда все это появлялось у нас в руках.

Однажды мы с братом и старшим другом Давидом пошли на дорогу Малибейли-Шуши, тогда еще находящегося под контролем азербайджанцев. Это было, кажется, в конце 91-го. Мне было восемь, брату — шесть, Давиду — где-то 12 лет. Там мы вели свою войну против врага: с холма забрасывали камнями и “коктейлями Молотова” проезжающие по дороге азербайджанские машины. Отец мой находился в подполье. Интересные были времена…

Так вот, в один прекрасный день один из брошенных нами камней долетел до лобового стекла грузовика. Я уже не помню почему и как, но водитель машины выскочил из кабины, оставил грузовик и исчез за кустами, что отгораживали дорогу от текущей рядом реки Каркар. В грузовике были куры и несколько каменных плит, шифер и прочий хлам. Потом пришли взрослые, отвезли машину куда-то, оставив нам заслуженные “боевые” трофеи — госномера грузовика, молоток и зубило. Как же мы были счастливы в этот день! Об этом случае даже была напечатана статья в одном из номеров журнала Pro Armenia… Так вот, молоток и зубило мы потом подарили солдатам. Надеялись, пригодится как-то.

Мы еще винтовки и пистолеты делали для солдат. Использовали трубы, шпингалеты, резинки… Все было предназначено для мелкокалиберных патронов ТОЗ-8. А ведь ружья-то стреляли. Еще как стреляли! Это была наша война, которая продолжается до сих пор.

Почему я вспомнил обо всем этом? Да так. Просто недавно опять общался с моим другом Арманом Сагателяном…

Грант МЕЛИК-ШАХНАЗАРЯН

 

Маленький принц войны

Я вышел из казармы и направился в сторону автопарка. Тигօ (Тигран) вышел за мной и, на ходу поправляя «лифчик» (разгрузочный жилет), чего-то бормотал и матерился вполголоса. Повод на то у него был: он ужасно любил спать, а мы мало спали уже третьи сутки.

Расположили нас в Арачадзоре. Чуть выше еще оставался Кичан, там мы ночевали вчера в здании школы, а все что выше и до конца Мартакертского района — под контролем азербайджанских сил. Нашим направлением был Члдран, который уже, черт знает сколько раз, переходил из рук в руки со значительными потерями с обеих сторон.

Есть тоже особо не успевали, да и Камсар, наш взводный, настойчиво не рекомендовал в боевой обстановке накладываться на жратву. А чтобы мы не загнулись вконец, он нас своим редким пайковым шоколадом подкармливал. Вообще, классный был мужик, хоть и со странностями. Но так как странности на войне — дело наживное и всем нам к тому времени уже не чуждое, то мы его уважали очень, да и нас он любил вроде, пацанов семнадцатилетних. Сам он тоже был из Еревана и, как и мы, добровольцем. Комс не курил, но исправно получал свою законную пайковую пачку сигарет «Космос» с белым фильтром и сразу делил на три части. Восемь мне, восемь — Тиге, и четыре — про запас. Наших полагающихся плюс «командирской» добавки в целом хватало. Иногда даже попадались трофейные «President» или «Congress», но дерьмо отменное, разве что фильтры поотрывать…

На улице — грязь ужасная. Конец осени уже, ноябрь 92-ого. Да и грязь глинистая какая-то. К тому времени нам уже выдали первые «афганки» армянского производства и ботинки тоже нашенские. Так вот, грязь эта глинистая, по-видимому, была щелочная очень, потому как формы наши быстро обратились в «камуфляж»: соскребешь прилипшую к форме грязь — а под ней форма уже другого цвета. И перелив такой классный: у ботинок форма почти белая, как выцветшая «афганка», выше — с примесью «зелени», еще выше — уже светлый хаки и так далее. Забавно очень.

Мы, еще толком не проснувшись и докуривая свою утреннюю первую сигарету, молча, дошли до точки сбора и отправления. Комс уже стоял у бортика 66-ки и говорил о чем-то с Хориком из второго взвода. Нас он, конечно, заметил и поприветствовал кивком. Тига достал из пачки вторую сигарету, прикурил от первой, не переставая чего-то подправлять, подтягивать и проверять. Все бойцы были заняты обычным приготовлением перед выходом. Все как всегда. Практически неизменные, отточенные, механические движения. Прям «День сурка».

Я поднял голову. Небо все того же унылого цвета, плавно переходящее в пейзаж неописуемой красоты. Осень в Карабахе невероятно красивая. Кто бывал — знает. Холмы красновато-зеленовато-желтые, причем каждый цвет с десятком оттенков. Это что-то! Я прошелся взглядом по сопкам, ниже, потом еще ниже, пока не остановился на доме напротив. Вообще большинство жителей прифронтовых деревень, тех, что удалось отстоять в Мартакертском районе, уже эвакуировали. В деревне, однако, еще оставалось несколько семей (стариков, женщин, детей), и их вывозили в сторону Степанакерта по мере возможности.

Домом строение это, расположенное за тем, что называлось дорогой, можно было назвать с большой натяжкой. Одноэтажное полуразрушенное каменное строение с уцелевшей одной, наверное, комнатой. Крыша, тяп-ляп покрытая маленькими огрызками шифера. Следов от забора не осталось вообще, а то, что некогда было огородом, по всей видимости, разворотило минометными снарядами. Одним словом, тоже вполне банальная картина. Если бы не… ребенок, стоявший у порога дома. Видимо, и он нас заметил, потому как спустился по остаткам ступенек и направился в нашу сторону. Уверенным шагом прошел метров 10-15 и остановился прямо на обочине дороги напротив так, что я сумел его детально разглядеть… Вроде мальчик, на вид лет пяти. С золотисто-пепельными вьющимися волосами и светлыми (голубыми? зелеными?) большими глазами. Я даже взбодрился от увиденного, потому как прямо вылитый Маленький Принц. Конечно, если б не задний план и его внешний вид: в некогда желтых детских колготках со значительным количеством различных пятен и заплаток, на ногах вроде сапожки с тупыми носками и очень грязные. Вязаный темно-синий жакет, а поверх — полупальтишко нараспашку неописуемого и ранее мне неизвестного цвета и без пуговиц. Руки в карманах. Он тоже внимательно осмотрел меня, потом Тиго, который, еще толком не проснувшись, тупо докуривал вторую сигарету… Потом снова посмотрел на меня… Еще раз на Тиго… Снова на меня…

— Дядя… Дядь!..

— Ты мне? — как ужаленный внезапно откликнулся Тиго, наконец-таки заметив пацана и резко вернувшись к ощущению реальности.

— Не… Дядь!

— Мне? — спросил я.

Мальчик кивнул.

— Чего? — добавил я.

— Дядь, иди сюда, — уже на карабахском диалекте ответил он.

Я перешел дорогу, по колено в грязи, и подошел к нему. Теперь я разглядел точно: у него были голубые глаза…

— Чего?

— Дядь, вы куда идете?.. Вы идете в бой? — добавил он, не дожидаясь моего ответа.

— Ага…

— Дядь, вы идете освободить нашу деревню?

Значит, он не отсюда. Значит, из деревень, что остались выше. Наверное, их эвакуировали сюда ранее… Я присел к нему…

— Ага, — кивнув, пробурчал я, стараясь сделать уверенную мину, дабы не разочаровывать пацана.

И тут от моего маловнятного «ага» он преобразился! Он словно впервые увидел слона, словно увидел огромную светящуюся новогоднюю елку, что ставили на площади Ленина в Ереване до войны, словно увидел праздничный салют на 9 мая, которого доселе никогда не видел — так засияли его глаза! Он даже улыбнулся. Так по-детски, искренне… Точь-в-точь как мой младший брат, по которому я вдруг ужасно заскучал. Они ведь, кажись, ровесники.

Между нами почти 12 лет разницы, через полтора месяца ему исполнится 5 лет. Он с родителями в Ереване, где сейчас тоже холодно и темно, но он хоть дома!.. И не под обстрелами и непрекращающимися бомбежками… Блин… Я до этого и не скучал особо по нему… Времени не было об этом думать, да и не расположен я особо к этому чувству. А тут… Навеяло вдруг… И все сразу. Я даже не задумывался до этого, увижу ли его еще или нет, каким он будет, когда станет взрослым, как сложится его жизнь, и буду ли я рядом, когда ему это будет нужно, или… Или!.. Я не мог оторвать взгляда от пацана, как будто хочу на него насмотреться, как на брата… И тут я заметил нотки лукавства в его до этого искренней и доброй улыбке. Он прищурил глазки, небрежно посмотрел по сторонам, потом снова взглянул мне в глаза и вынул из правого кармана руку, сжатую в кулачок. Потом посмотрел по сторонам еще раз и разжал кулак…

— Дядь, раз так, возьми это, — на ладошке лежал патрон калибра 5,45… Я сразу понял, почему он обратился именно ко мне, а не к Тигօ. У Тигօ АКМ, у меня — АКС-74. То, что надо! Так вот почему он так пристально нас рассматривал! Пацан знал, кому отдать свое сокровище, свою самую сокровенную вещь. Не машинку там, не игрушечный пистолет, даже не мячик или фонарик, а боевой патрон калибра 5,45! Какого хрена это должен был быть патрон, назначение и истинная сущность которого вообще должна быть неведома пятилетнему пацану, не говоря уже о нюансах калибра и прочего! Хреново мне стало… Но я держался, не подавая виду, как сильно меня зацепило…

Я снял с плеча автомат и, сидя на корточках, поставил между ног, чтобы он отчетливо видел, что я делаю. Уже ясно: сечет по полной. Снял с предохранителя, передернул затвор и загнал патрон в патронник, потом перевел предохранитель вверх до упора, снял магазин, взял с его ладошки патрон и заправил 30-ый в обойму.

Наши уже догружались. Я потрепал его по золотисто-пепельной головке и быстрым шагом, не оглядываясь, зашагал к машине. Погрузился я, как всегда, последним. Мы тронулись с места, и машина, завыв унылым тембром, начала подниматься вверх, в сторону Кичана.
Он стоял, где стоял, руки деловито в карманах… Даже не помахал, да и к чему на войне такому, как он, мужику, излишняя сентиментальность. В некогда желтых детских колготках со значительным количеством различных пятен и заплаток, в вязаном темно-синем жакете, поверх — полупальтишко нараспашку неописуемого цвета и без пуговиц…

Вылитый Маленький Принц!.. Войны…

Арман САГАТЕЛЯН

Հետևեք մեզ նաև Telegram-ում